Письмо инженера Семёна Криворучко, выжившего в Дробицком яру во время уничтожения еврейского населения Харькова. Адресовано тёте. 3 августа 1943 года / АЦХ

Дорогая тётя!

Сейчас пришёл на шахту и получил Ваше письмо от 22.07. Живу я сейчас значительно лучше, чем первое время. От Толи получил первую посылку и приоделся, а главное, надел чистое бельё, которое не менял почти с февраля месяца. От Лины и Ниночки имел несколько писем. Лине, бедняжке, приходится очень тяжело. Ниночка же не служит уже в госпитале, готовится продолжать свои занятия, и им приходится сидеть на одном пайке.

У меня сердце разрывается, когда я чувствую своё бессилие им помочь.

Только благодаря Лине я остаюсь жив. Ещё тогда, когда прожил 2 недели в еврейском лагере, за тракторным заводом, она с опасностью для жизни прошла 1 раз в бараки, приносила мне еду и, главное, поддержала морально. Затем, когда я скрывался, не будь её, меня некому было бы скрывать, кормить.

Вы спрашиваете, как я вырвался из когтей немецкого зверя. Кажется, я Вам писал уже раз, но повторяю ещё раз.

С 15.12. до 2.1−42 г. нас, около 18 000 чел., продержали в лагере за Тракторным заводом. Условия жизни там были ужасные. Не разрешали доставлять не только еду, но даже воду. Ведро воды доходило до 100 руб. Жили в бараках, полуразрушенных, и в такой тесноте, что пройти по комнате можно было с трудом. Многие, особенно старухи, за 2 недели ни разу не прилегли, и ноги у них поопухали. С голоду умирало по 30−40 человек в день. Кроме того, немцы убивали без всяких причин по 20−30 человек ежедневно. Ходили по комнатам, грабили, а при малейшем сопротивлении убивали.

2.1 из нашего и соседнего бараков вывели всех способных ходить на ногах, мужчин, женщин, детей в количестве 1500 чел., и сказали, что эвакуируют нас в Полтаву. Вещи велели увязать и оставить во дворе лагеря. Повели нас не в Полтаву, а за Тракторный завод в глубокую балку. Балка была усеяна разным тряпьём от предыдущей партии. Балка была окружена двойным кольцом часовых: снизу полицейские, а сверху немцы — стояли через 3−4 метра один от другого. Кроме того, тут же стояли машины с пулемётами. Для всех стало ясно, для чего нас сюда привезли. Поднялась душу раздирающая картина. Истерические крики, вой, вопли, плач, матери душили детей. Появились сумасшедшие. Я стоял как истукан. В голове почти никаких мыслей, кроме того, что на моей могиле не будет и памятника. Тут я встретил Лизу Бук. Незнакомые люди целовались и прощались друг с другом, вынимали из карманов еду, угощали друг друга, деньги рвали на клочки, а ценности ломали или втаптывали в снег. Одним словом, ужас этой картины одними словами передать нельзя. На улице стоял мороз в 25°. Посредством палок немцы отделяли от колонны небольшие группы по 100 человек и, прогнав их вперёд метров на 50, заставляли раздеваться. Раздетых гнали за выступ оврага, откуда время от времени раздавались взрывы. Немцы боясь, чтобы оставшиеся не разбежались с отчаяния, начали раздевать в 2-х местах. Я и не заметил, как за моей спиной раздался крик немца, который длинной палкой погнал ту группу, где я был, вперёд. Но впереди появился другой немец, кричавший, чтобы мы взяли влево, где был организован второй «раздевалочный» пункт. Появилось маленькое замешательство обречённых. Часть подалась назад, я рванулся влево и вдруг прохожу сзади грузовой крытой машины, куда складывали 2-е ребят евреев по приказу немцев вещи казнённых. Вмиг я вскочил в машину, и ребята закидали меня вещами. Неподалеку стоящие немцы этого не заметили. Эти же ребята тоже спрятались в машине среди вещей. Я начал задыхаться из-за отсутствия воздуха и кричать. Тогда один из ребят немного раскидал одежду надо мной, и мне стало легче. Привезли нас во двор «Гестапо». Там во дворе был построен специальный новый деревянный навес, который уже был набит вещами убитых до нас евреев. Открыли машину и нас обнаружили. Мы включились в выгрузку и начали выбрасывать вещи наружу, а там стояло 10 человек заключенных, которые передавали вещи с рук на руки и укладывали вещи под крышу навеса. Когда окончили выгрузку, я хотел соскочить на землю, но тут подошёл немецкий офицер и загнал нас 3-х обратно в машину. Затем нас закрыли в машине и отправили назад на место казни. С тоской смотрели мы друг на друга. Один из них говорил, что он потерял уже свою мать и сестру, так как при выгрузке узнал их вещи. Затем мы решили попробовать бежать из машины. С обоих боков были большие оконца, в которых были вставлены большие рамы. С помощью случайно оказавшегося в машине топора мы вынули всю рамку целиком, и образовалось большое отверстие. Первым на ходу выбросился я. Мы проезжали уже по окраинам города. Упав, я потерял сознание, но, как видно, нашлись добрые души, которые оттянули меня с дороги на тротуар, привели в чувство и поставили на ноги. Я пришёл в себя, уже будучи на ногах. При падении кости оказались целы, но всё тело было в огромных ушибах, а на глазу огромный синяк. Мне показалось почему-то, что я иду из сумасшедшего дома, но затем, ощупав руками за пазухой 3 куска сала, подобранных мною при разгрузке машины, я уверился, что я ещё жив. Потихоньку дошёл до дома, куда Лина была переселена ещё при мне. Переночевав в комнате всего одну ночь в доме, на следующий день Лина устроила меня в квартире у своей подруги, где я прожил 6,5 месяцев, скрываясь, не выходя даже в коридор, в условиях страшного голода, холода и страха, что если поймают, то повесят и меня, и Лиину, и Ниночку. Затем 4 месяца ходил по сёлам. К зиме вернулся обратно в Харьков, где прожил, опять скрываясь, до прихода Красной Армии.

О моём сидении в комнате, хождении по деревням тоже можно написать целую книгу. Ежедневно был на волоске от смерти. Когда-нибудь увидимся, и расскажу подробно.

При отходе из Харькова в марте с[его] г[ода] я, Лина и Ниночка были под страшной бомбёжкой и под пулемётным огнем на самой линии фронта, но всё пока окончилось благополучно.

Кончаю письмо. Прочти его сама и дайте читать другим. Среди евреев есть ещё много таких, которые не верят в жестокость немцев. Пусть они убедятся из писем непосредственно переживших эти ужасы.

Целую вас всех крепко, Сёма

Тётя, в адрес угольной промышленности, говорят, принимают посылки, если можно, то я был бы Вам очень благодарен, если б прислали сухих фруктов.